Как всегда, актёры у Козинцева и Трауберга снимались с полной отдачей. Янине Жеймо надо было бросаться под ноги лошадям, чтобы остановить их. Она сделала это десять раз. Конечно, именно ей это было легко, к лошадям она привыкла с цирковых дней. И всё-таки…

Пётр Соболевский играл роль версальского солдата Жана, образ сложный, тяжёлый. Превратиться из весёлого, подвижного, жизнерадостного парня, каким был Соболевский, в тупое существо, застывшее в каком-то одном, глухом ко всему состоянии, оказалось очень трудно. Актёр писал в книге воспоминаний: «Год спустя, когда съёмки „Нового Вавилона“ были закончены, исполнитель роли Жана отправился к врачу-невропатологу — у него была острая неврастения. И только далеко на Севере, за полярным кругом, проведя два месяца среди безмолвия вечных снегов, снимаясь в фильме „Счастливый Кент“, я вновь обрёл то, что потерял на время, когда был найден Жан Вансан — версальский солдат. Да, дорого стоил мне мой Жан! Трудные это были „роды“».

Козинцев и Трауберг сами монтировали фильм. Иногда каждую склейку приходилось сразу же проверять на экране. В «Новом Вавилоне» почти нет пояснительных титров. Только короткие титры и реплики.

Дли «Нового Вавилона» Козинцев и Трауберг решили заказать специальную музыку. И тут пронёсся слух о молодом композиторе, который только что сочинил оперу по повести «Нос» Н. Гоголя. Звали композитора Дмитрий Шостакович.

Посмотрев фильм (ещё не окончательно смонтированный), Дмитрий Шостакович согласился написать партитуру. Мысли были общими: не иллюстрировать кадры, а дать им новое качество, объём: музыка должна сочиняться вразрез с внешним действием, открывая внутренний смысл происходящего. Чего только не было напридумано! «Марсельеза» должна была переходить в «Прекрасную Елену», большие трагические темы контрастировать с похабщиной канканов и галопов.

«До сих пор помню: мы кончили „Новый Вавилон“, и тут же — просмотр, — вспоминал Леонид Трауберг. — Собрались люди принимать картину: из обкома партии Обнорский, Пиотровский, который уже был худруком, Эрмлер, Рокотов — редактор ленинградской газеты „Кино“ и ещё несколько человек. Показали картину, Шостакович сидел за роялем, играл, и когда кончилось, это был даже не восторг. Это был триумф. Выступил Пиотровский и, захлёбываясь слюной, начал орать, что такой картины ещё не было, что фильм должен получить орден, и вообще чёрт его знает что… Но всё это было смешно, потому что после выступил Рокотов, у которого был голос кастрата, он был толстый, тучный, маленький и очень амбициозный. И он тоже начал орать: „Я не позволю опошлять картину. Как вы смеете хвалить эту картину! Не хвалить её надо, а молчать надо. Молчать и плакать от восхищения“. И все так выступали».

Дмитрий Шостакович, написавший прекрасную музыку, не учёл одного обстоятельства. Ведь обычно в кинотеатре дирижёр говорил оркестру: «В этом месте вы играете марш из „Спящей красавицы“, а в этом месте — тремоло». А тут новое музыкальное произведение. Его надо разучить. А на это денег нет. Картина с музыкой Шостаковича шла только в трех кинотеатрах Ленинграда. И повсюду моментально разошлась с изображением. Ведь все не разучено. Поэтому и получалось: на экране похороны, а в оркестре канкан, или наоборот, на экране канкан, а в оркестре похороны. Один из зрителей в книге отзывов в кинотеатре «Аврора» оставил запись: «Дирижёр был пьян».

А потом — привезли картину в Москву и показали её в Совкино. Начинался 1929-й год. Прозвучали обвинения в формализме! Сторонников картины было меньшинство. Так, в защиту «Нового Вавилона» выступил писатель Александр Фадеев.

По-видимому, в самой картине заключалось нечто настолько противоречивое, что могли появиться оценки, казалось, исключающие одна другую уже по политическим позициям.

18 марта 1929 года «Киногазета» сообщала: «Берлин. „Новый Вавилон“ идёт в Берлине в одном из самых больших кино, в „Капителе“. Успех картины — исключительный. Пресса отмечает художественные заслуги не только режиссёров и артистов, но и композитора, написавшего музыкальную иллюстрацию к фильму».

Участник боев Парижской коммуны Густав Инар был поражён силой достоверности таких сцен, как расстрел коммунаров у Пер-Лашез и бои на баррикадах.

Кадры из фильма поместил в каталог своей юбилейной выставки Музей современного искусства в Париже.

Ныне «Новый Вавилон» изучается в кинематографических школах мира как шедевр операторского искусства.

В начале 1980-х годов Леонид Трауберг побывал на просмотрах «Нового Вавилона» в Нидерландах, Англии, Бельгии, Германии, где показывали эту картину с музыкой Шостаковича. Трауберг волновался — как примет картину современный зритель, не устарела ли она? Волновался он напрасно. Уже на первом же просмотре в маленьком голландском городе была почти что овация. Затем был успех в Лондоне. А в Гамбурге в 1983 году случилось просто невероятное. В классической версии «Нового Вавилона» примерно 2800 метров, а была показана копия в 2900 метров. Выяснилось, что во время монтажа Козинцеву и Траубергу пришлось выкинуть начальную сцену знакомства героя и героини в увеселительном саду и сцену их встречи в магазине, а какая-то монтажница эти кусочки подобрала и продала в Берлин — тогдашний, довоенный. А Гамбург купил этот экземпляр фильма у берлинского архива…

«ЗЕМЛЯ»

В 1958 году Международное жюри киноведов и критиков определило список двенадцати «лучших фильмов всех времён и народов».

Первым был назван «Броненосец „Потёмкин“». В число бессмертных шедевров мировой кинематографии вошли также «Мать» В. Пудовкина и «Земля» Л. Довженко.

Сын потомственного хлебороба, Александр Довженко родился, вырос, учительствовал в селе на Черниговщине. Потом учился живописи, работал художником-иллюстратором. В 1926 году, оставив живопись, пришёл в кино и увидел в нём своё истинное призвание. Его «Звенигора» (1928) и особенно «Арсенал» (1929) привлекли своеобразием художественного мышления, яркостью образных решений. Довженко стал одним из родоначальников поэтического кинематографа.

Сюжет «Земли» можно пересказать очень коротко. Собираются несколько крестьянских парней, решают купить трактор, организовать артель. Но труднее всего преодолеть привычку к старому у своих же односельчан. Даже вожаку молодёжи Васылю Трубенко долго не удаётся убедить собственного отца в выгоде артельного хозяйства.

Васыль приводит в село первый трактор, перепахивает межи. Кулацкая пуля обрывает жизнь комсомольца. Безмерно горе его отца, невесты. Васыля хоронят по-новому, без попа, хоронят всем селом. Смерть хлопца открывает глаза тем, кто до тех пор колебался. Трактор распахивает старые межи между наделами, которые разъединяли не только поля, но и людей…

Нетороплив и лиричен зачин фильма — рассказ о том, как мудро и просто прощается с жизнью старик-труженик, дед Васыля. Он умирает в саду, взращённом своими руками, окружённый детьми, внуками.

Вверху, на ветках, на земле — неисчислимое множество яблок. Этим лирическим воспоминанием о своём собственном деде Довженко начинает в фильме тему бессмертия и единства природы, величия человеческого труда на земле.

Первоначальный сценарий и все авторские материалы по «Земле» погибли во время войны в киевской квартире режиссёра. Но Довженко после войны написал литературный сценарий — маленькую чудесную повесть, в которой объяснил то, что было не понято в фильме, и добавил то, что, возможно, хотел, но не смог вставить в него во время съёмок. Из титров мы узнаем, что дед семьдесят пять лет пахал быками землю. А в авторских пояснениях прочтём, что дед вместе с другом Петром сыграл «немаловажную роль в науке и просвещении украинского народа. По дороге из Москвы к Чёрному морю они добрую треть столетия перевозили на своих волах книги из Москвы в Харьковский университет…».